Мария Яковлевна Бармич с 1967 года работает  в институте имени А.И. Герцена на факультете народов крайнего Севера. Преподает студентам курсы ненецкого языка. Она среди ненецких женщин одна из первых получила учёную степень кандидата филологических наук и имеет учёное звание профессора. Этой весной ей исполнилось 82 года.

В прошлогодней поездке в институт народов Севера я рада была увидеться вновь и пообщаться с Марией Яковлевной. Она до сих пор преподает родное слово, в том числе энецкий, и нганасанский языки. За многолетний трудовой период, ею написано более 150 научных статей и множество учебных пособий, словарей по ненецкому языку.

 Мария Яковлевна говорит: «Некоторые, наверное, думают, что составление учебников, книг по языкам северных народов, - это напрасный труд. Ведь, нынешняя молодёжь родного языка не знает, у них нет желания говорить на нём. Подождите и поверьте мне, всё это до поры до времени. Осознание человеком собственной уникальности придет обязательно. Генную или, так сказать, родовую память никто у человека не отнимал, и он рано или поздно будет искать себя по родословной. Жаль лишь, что пока до осознания некоторых это доходит, языки и культура коренных малочисленных северных народов быстро утрачивается. Как ни печально, но восполнять свои навыки, знания и умения они могут частично по нашим изданным учебным пособиям и научным статьям».

Я полностью соглашусь с мнением моей собеседницы, те же процессы случались и с нашими сородичами. Кто-то из манси уезжают в другие места жительства, задерживаются надолго или остаются навсегда, а потом на чужбине у них появляется потребность в общении на родном языке, начинают обращаться к своим истокам. Так появилось у нас несколько подписчиков на мансийскую газету, ищут и находят другую литературу на родном языке. Не знающие, и не говорящие, чаще молодые люди, начинают проявлять интерес к родному языку. И если человек поставит перед собой цель выучить язык, он его выучит и заговорит. Меня всегда удивляли иностранные учёные и студенты, которые по учебникам, словарям изучают наши редкие языки. И при дальнейшем общении мы прекрасно понимаем друг друга.

Мария Яковлевна частенько вспоминает свои детские годы. О себе она рассказала: «Я родилась в Ненецком автономном округе на Канинской тундре. Мои родители были оленеводами, и мы камлали с чумом с одного места на другое. Детьми мы жили чисто в ненецкой языковой среде и

— первое русское слово, услышанное мной в раннем детстве,  было «война».

Что оно означало, и какие страшные последствия оно принесёт, мы дети, ничего не понимали. Но глядя на безрадостных взрослых, видели, что происходит нечто тревожащее. Мне двадцать шестого апреля исполнилось шесть лет, двадцать второго июня началась Великая отечественная война.

Уже столько лет мы живём без войны, без тревог, а военные рубцы беспокоят меня и сегодня. Помню, была уже зима, мой папа и соседние мужчины с чумов пригнали всех своих оленей. Они собрались вместе и сидя на оленьих упряжках что-то очень долго говорили между собой. Потом папа пришел домой и сказал, что надо всем ехать в деревню, — помню, мы всей семьёй и с соседями других чумов долго куда-то ехали. По дороге несколько раз останавливались, потому что оленям в дороге нужен отдых.

И вот мы въехали в какое-то новое место. Видимо, это была деревня, о которой говорил папа, только чумов не было, были деревянные постройки. Наши мужчины спустились с саней, привязали оленей, и встали в один большой кружок. Потом около них появился какой-то высокий дяденька, не в малице, совсем не похожий на наших пап, и долго говорил какие-то непонятные слова.  Как узнала я позже, папа наш не знал русского языка. Потом папа подошёл к нам, обнял нас легко, посмотрел, и ничего не сказав, не оглянувшись на нас, ушёл. Так все мужчины пошли за дяденькой, а мы с мамами остались стоять и долго смотрели им вслед.

Наши женщины стояли, молчали и не плакали. Я хотела заплакать и побежать за папой, но мама подхватила меня за руку и сказала: «Не надо, наш папа вернётся. Папу уводят на войну, как теперь мы будем жить без него».  И почти про себя прошептала:  «Там ведь убивают». Мама стояла молча. Тогда я поняла, что этот большой дяденька — это и есть «война», какой-то страшный, нехороший и забрал наших пап, мы остались без пап.

Может он приведёт обратно нам нашего папу? Ведь нам без папы нельзя жить.

Так мама в двадцать шесть лет осталась одна с тремя маленькими детьми в тундре, в чуме и со стадом оленей. Она выполняла всю мужскую работу: охраняла наше стадо, мы кочевали, разбирали чум и снова ставили чум на новое место, меняли место для прикорма и выпаса оленей. Мама неустанно ждала папу домой.

Вскоре меня с другими детьми отправили в Шоинскую школу-интернат учиться. Там всё было по-другому, ничего из привычной тундровой жизни, и ко всему надо было привыкать, учиться. Там мы пережили не только всякие болезни, но и почувствовали страх войны, поскольку недалеко над тайгой пролетали фашистские бомбардировщики. Гул самолётов мы слышали часто, и этот гул до сих пор в ушах гудит. Но в целом, об интернате и учёбе у меня хорошие воспоминания. Мы прилежно учились и помогали друг другу.

А случай, который меня беспокоит до сих пор, то, что я понимала, мой папа не вернётся, а мама всё время ждала и верила о его возвращении.  И она никогда не узнает, что папа «пропал без вести». Я сама узнала случайно, это было в тундре во время каникул. Привезли почту, маме дали бумажку, она читать не умела, поэтому дала её мне. Я прочла, там было написано, что мой папа «пропал без вести», было какое-то число, год, сейчас я не помню. Я испугалась и бросила бумажку в костёр, сожгла. Мама этого не видела, но я ей сказала, что о папе написали хорошее письмо. Она успокоилась. Я в тот момент пожалела маму. Подумала, пусть сейчас этого не знает и ждёт его живого.

После окончания войны мы долго ждали нашего папу. Мама одевалась в лучшую одежду, и мы шли встречать каждый пароход, на котором возвращались солдаты. Мы стояли на причале, видели всех приехавших, а когда выходил последний человек из парохода и уже начинали убирать трап, мы начинали искать его среди прохожих, вдруг он затерялся среди них. А его все не было.

Не вернулся наш папа, он «пропал без вести». Я тогда своим неоформленным умишком не совсем понимала слова,  как может человек пропасть без вести? И так и ничего не говорила маме, поэтому до сих пор и щемит моё сердце. И папочку больше никогда не увидели».

Тамара Мерова